Ксения Любавина - С видом  на счастье

— А что там с документами? — спросил он с детской непосредственностью.

Подобные вещи опытные риелторы обычно выясняют перед показом, но это ведь был Славик Белорецкий, наш обожаемый сынок, которому мы благодаря юношескому обаянию могли простить любую оплошность. А совершил он их за время работы в агентстве немало.

— Документы, граждане, в порядке, — ответила я со снисхождением.

— Там что, инвест-договор, да?

— Разумеется, дитя мое. — Я погладила его по голове, чем вызвала улыбки умиления у тех, кто стал свидетелем этого акта человеколюбия.

Но мой ответ, похоже, его не совсем устраивал, и Славик уточнил строго:

— А право собственности зарегистрировано?

Тут уж я не выдержала и засмеялась, обращаясь к Эвелине Гизатулиной, которая сидела с Белорецким за одним столом:

— Сдается нам, Билли Кинг, что твой друг хочет обидеть нас!

Эвелина Каримовна высокомерно повела соболиной бровью, мучимая завистью к нашим с Вячеславом Иннокентьевичем производственным успехам. Тьфу на вас!

— Кому это, интересно, понадобился твой конченый «Болгарстрой»? — прозвучало из ее уст. Тьфу на вас еще раз!

— Да кто бы он ни был, — вмешалась в разговор Надежда Леонидовна. Она давно подсела на адреналин, получаемый в процессе пререканий с Эвелиной. — Уж я бы на твоем месте, Аллочка, ему свечку поставила во здравие. А в Новый год выпила бы пятьдесят грамм за его успех и процветание. Хороший, видать, человек. Славка сказал, что это первый вариант, который он посмотрел.

— Значит, по другим агентствам уже насмотрелся, — резюмировал Виктор Сергеевич с видом знатока.

Я села за свой стол и, взглянув на часы в компьютере, нехотя принялась звонить Севе. Набрала номер его мобильного, долго слушала длинные гудки в трубке. Судя по всему, инопланетный разум принципиально не желал вступать со мной в контакт. О’кей. Я положила трубку и решительным жестом удалила эту горемычную заявку из электронной записной книжки. Прощай, Всеволод Евгеньевич. Всех благ. Пусть в твои окна смотрит беспечный розовый вечер…

13

«…Алешка жарил на баяне, гремел посудою шалман…»

На корпоративной вечеринке в преддверии Нового года полторы сотни риелторов нашего агентства отрывались в полный рост, откупив ресторан на одной из центральных улиц города.

Прекрасные дамы, как и полагается, были в вечерних туалетах от заграничных кутюрье, а также кутюрщиков и кутюристов местного разлива. Кавалеры тоже не подкачали: наглаженные, накрахмаленные, наодеколоненные, они галантно опаивали своих коллег женского пола шампанским и водкой и выписывали коленца на танцполе, точно пьяные дембеля на сельской дискотеке. Словом, как водится у русского народа, после торжественной части с поздравлениями и речами вакханалия плавно переросла в оргию.

Я попала между Сциллой и Харибдой, то есть уселась за стол между Белорецким и Тумановым, и они, как истинные джентльмены, пытались ухаживать за мной, непрерывно наполняя мой бокал. Оценив свои силы, я поняла, что в таком темпе до конца вечеринки просто не доживу, и ушла от них на «женскую половину». Потом я, шутки ради, пригласила на танец Виктора Сергеевича. Кузнецов был растроган до глубины души вниманием со стороны «юной девы», как он сам изволил выразиться. Он твердил чуть заплетающимся языком, что всегда считал меня самой красивой девушкой в агентстве, но сегодня, по его мнению, я была особенно прекрасна.

Никитин весь вечер ходил по рукам. Сначала он перетанцевал со всеми более или менее привлекательными сотрудницами, а потом к нему прибилась Эвелина Гизатулина, и далее они уже тусовались вместе. Я старалась не подавать виду, что происходящее меня хоть сколько-нибудь волнует. А Эвелина между тем вихлялась в зажигательном танце, время от времени прижималась к Никитину всем своим молодым, полным жизни и огня телом, и ему это, судя по всему, было не так уж неприятно. «Интересно, — думала я, нет-нет да поглядывая в их сторону, — он просто нервы мне мотает, или ему на самом деле нравится эта безмозглая, вульгарная телка?» Хотя, следовало признать, у Эвелины имелось одно неоспоримое достоинство, с лихвой компенсировавшее все ее недостатки: ей было двадцать четыре года. А мне — тридцать два. И Никитину в связи с вышесказанным я нужна была как щучке зонтик.

Время приближалось к полуночи, а народ еще вовсю гудел. Никто даже и не думал расходиться. Коллеги-риелторы и все наше руководство дружно отплясывали под Сердючку. Нечеловеческая музыка. «Хорошо красавицам, они всем нравятся…» Да кто бы сомневался! Я вызвала такси, оделась, взяла сумку и вышла из ресторана. Я больше не могла смотреть на ритуальные пляски Эвелины вокруг Никитина.

Ожидая машину, я немного прогулялась вдоль улицы, чтобы окончательно протрезветь. Сейчас я просто ненавидела свое полупьяное состояние, усталость, Никитина и приближавшийся Новый год. Потом, садясь в темно-синюю «Волгу» с шашечками и фирменным логотипом, увидела, как Вася пытается поймать частника, поддерживая за шкирку совсем не стоявшую на ногах Эвелину Гизатулину.

В агентстве я появилась только в три часа дня, когда все нормальные люди начали потихоньку расходиться по домам — лечиться от похмелья, закупать продукты к празднику и наряжать елки. На мне были теплый свитер и строгие шерстяные брюки, так как на улице со вчерашнего вечера просто нечеловечески похолодало.

Войдя в офис, я тут же заметила, что ни любезного моего Василия Андреевича, ни Эвелины нет на рабочих местах. Что и требовалось доказать. Я повесила шубку в гардеробной, причесалась, выпила кофе в полном одиночестве и отправилась к Ольге Романовне — увольняться. Так велела мне моя девичья гордость. Я не собиралась оставаться с этим типом, Никитиным, не только в одном помещении, но и в одной организации.

Тишкина, выглядевшая на зависть безупречно, хоть вчера и позволила себе наравне со всеми, посмотрела на меня как на идиотку, когда я изложила ей суть дела.

— Алла Константиновна… у меня просто нет слов, — в растерянности произнесла она.

Мне, конечно, было неудобно, что я по недомыслию поставила такого уважаемого человека в сложное положение, но тем не менее подтвердила свое намерение. Чего уж там — умерла так умерла.

— В нашем государстве нет крепостного права, и я не могу силой удерживать вас на рабочем месте. Но мне ведь можно хотя бы поинтересоваться причиной, подтолкнувшей вас к такому решению?

Я замялась, не зная, что сказать. Надо было как-то подготовиться к подобному разговору, хотя бы придумать какую-нибудь причину, желательно вескую. Я чувствовала, что выгляжу очень глупо.